ОБРЕТЕННОЕ ВРЕМЯ МАРСЕЛЯ ПРУСТА
Он – затворник и аскет, всецело преданный искусству, а также льстец и сноб, с замиранием сердца переступающий порог светских салонов. Инфантильный «малыш», болезненно привязанный к матери, и воинственный антидрейфусар, ничего не смыслящий в политике. Эстет и неряха, завсегдатай гомосексуальных борделей и пуританин, философ и шут… Его образ ускользает, подобно очертаниям комнаты Рассказчика, медленно погружающейся в вечерний полумрак, где силуэты предметов, пробуждая память, по крупицам восстанавливают красоту уходящего времени
В биографии Пруста две даты рождения: физического и духовного. 10 июля 1871 года в Париже, в семье известного врача Ашиля Адриана Пруста родился старший сын – Марсель, который при иных обстоятельствах мог прожить беззаботную жизнь безвестного буржуа. И многим его современникам казалось, что именно так и произойдет, пока однажды он не удивил всех – отказался от светской жизни и затворился в четырех стенах, чтобы беззаветно отдаться творчеству. В 1905 году Марсель Пруст родился заново – утонченным аналитиком уходящего времени, будущим создателем уникальной «субъективной эпопеи» – романа «В поисках утраченного времени». Скорее всего, чутье исследователя, способность к постижению микроскопических «деталей бытия» Марсель унаследовал от отца. Адриан Пруст, целеустремленный и трудолюбивый, полностью посвятил себя медицине и уверенно поднимался по ступеням карьерной лестницы, преодолев путь от практикующего врача до декана гигиенического факультета парижского университета, а затем и инспектора французской Гигиенической службы. Но дома, в силу занятости, он бывал нечасто, потому и влияние на сына оказал незначительное, в отличие от матери. Жанна Вейль – дочь биржевого маклера, наследница богатого еврейского рода из Лотарингии, была чрезвычайно образованной, умной и утонченной женщиной. Меланхоличность, чрезмерную чувствительность, деликатность, перерастающую порой в педантизм, и отчаянную потребность в любви Пруст, скорее всего, унаследовал от матери. На вопрос анкеты «Что для вас наивысшее несчастье?» Марсель-подросток ответил: «Быть разлученным с Мамой». По воспоминаниям современников, он был очень похож на госпожу Пруст: тот же печальный взгляд влажных темных глаз, то же овальное белое лицо, то же внимание к любому собеседнику. В течение жизни они редко разлучались, а когда это случалось, слали друг другу письма, полные несколько аффектированной нежности. Она называла его «моя золотинка», «мой малыш», «мой бедный волчонок», даже когда он уже вырос. А он, по мере взросления, писал ей письма, подобно любовнику, ночью, и нередко с концовкой «тысяча поцелуев», чтобы утром мать могла прочесть эти слова. Их взаимная зависимость была в какой-то степени обусловлена и ранней болезнью Марселя. В девять лет у него случился первый приступ астмы, который навсегда определил образ жизни будущего писателя. Приступы удушья, обостряющиеся чаще всего днем, вынудили Марселя бодрствовать ночью – тогда было легче работать.
Природа, которую он так любил, была недоступна ему в самый свой благодатный период – весной, и в самые погожие дни – солнечные. С раннего возраста он – жертва цветочной пыльцы, сквозняков, ветров – выезжает в закрытых экипажах, в летние дни греется у камина, в светских салонах не снимает мехового пальто. Размышляя впоследствии о своем затворничестве, он сравнит его с ковчегом Ноя, самого трагичного, по его мнению, героя Святой Истории. И добавит, что однажды он понял: «никогда Ной не видел мир лучше, чем из ковчега, хотя тот был затворен, а на землю пала ночь». Волею судьбы Пруст стал наглядной иллюстрацией теории философа Анри Бергсона; он – сама созерцательная «длительность» расширенного до пределов вечности времени, наполненного воспоминаниями. Болезненная восприимчивость, утонченность, граничащая с неврозом, станут впоследствии психологической основой его романа. Но это – далеко впереди, пока же он просто сын своих родителей, и его будущее их всерьез тревожит. В отрочестве Марсель был изнеженным и ленивым баловнем не только своей семьи, но и своей среды. Будучи людьми обеспеченными, Прусты могли позволить своему сыну учиться «в свое удовольствие», а затем точно так же, особо не утруждаясь, подыскивать применение своим способностям. Но целеустремленному Адриану Прусту не нравилась инфантильность сына, а мать Марселя, очевидно, тревожилась о том, что ее сын, в чьих талантах она не сомневалась, не сможет реализовать себя. В 1882 году Марсель поступил в парижский лицей Кондорсе, предназначенный для отпрысков обеспеченных родителей, которые могли учиться всему подряд, чтобы запомнить лишь то, что будет необходимо для поддержания беседы в приличном обществе. Впрочем, английский язык в лицее преподавал сам Стефан Малларме, а философию – Альфонс Дарлю, редактор «Ревю де метафизик и де мораль» и профессор философии. Соученик Пруста Жак-Эмиль Бланш вспоминал, как шарахались в стороны мальчишки, слыша приближающиеся шаги Марселя, тиранично жаждущего всецело владеть «дружбой» и «любовью» очередного избранного им приятеля. А Даниель Галеви описал, какое изумление вызывал их франтоватый и церемонный однокашник, целующий ручки (и посылающий цветы!) матерям своих товарищей-лицеистов. Не удивительно, что в лицее его не понимали и, как следствие, не любили. Женственный, манерный, подчеркнуто деликатный, он казался своим сверстникам существом иной породы. Он и правда был маленьким старичком со старомодными ужимками великосветского денди в закрученных винтом брюках и неуместном цилиндре. Однако, как заметил вскользь Бланш, обладая поразительной проницательностью, он тоже видел их всех насквозь, зная истинную цену каждому.
